 Чтобы увидеть и по-настоящему понять Кижи, надо проснуться еще до восхода солнца, отвести от берега лодку и незаметно, стараясь не тревожить утреннюю воду, уйти в туман... Туман будет вокруг, вы не увидите даже своих весел, и только медленная, еще сонная волна напомнит о безбрежном озере, что скоро, совсем скоро проснется, поднимется и глухо заворчит около острова седым пенным гребнем... А потом надо оставить весла и ждать.
Солнце уже встало, поднялось, но вы еще не видите его - вы узнаете о новом утре только по туману. Туман стал реже и прозрачней, зашевелился, ожил около лодки мутными струйками, опустился пониже к воде, и высоко вверху появились первые утренние облака.
Ранний свет становится шире и ярче, и вот уже веселая розовая лента засветилась, заиграла над головой. Лента горит ближе и ясней, туман опускается, и тогда навстречу утреннему огню медленно и пока еще далеко поднимается легкий и теплый язычок необычного золотого пламени.
Язычок вздрагивает, снова прячется, разгорается, и рядом с ним, чуть ниже, как на именинном пироге, занимаются новые мягкие огни: три, потом сразу - пять. И вот это уже не свечи, не огонь, а близкий, зовущий теплом и легкостью, свет резных куполов...
Можно много раз уплывать утром от острова, много раз ждать, когда разойдется туман, и всегда розовый свет на главах кижских церквей будет являться вам вдруг и по-новому необычно. Вы будете вспоминать утренние шпили костелов, золотые купола церквей и храмов, но только здесь, у маленького островка среди Онежского озера, по-настоящему встретите и поймете свет раннего солнца, живой и теплый.
Его видел всякий раз житель сурового лесного края, когда мирские или иные дела вели его на Кижский погост. Здесь он тоже оставлял свои весла, легким берестяным ковшиком вычерпывал из лодки собравшуюся за ночь воду, потом убирал себя, надевал чистую рубаху, и тихо, послушно ждал, когда из тумана явится чудо, покажутся главы церквей, улыбнутся солнцу, загорятся на солнце скаты крыш, венцы срубов и каждое бревно займется дивным зовущим светом.
Вы тоже будете долго смотреть на просыпающиеся Кижи, встречать из тумана главы и венцы и всегда удивляться, как это сработанное одним топором деревянное строение и холодный утренний туман будто нарочно нашли друг друга...
Потом утренняя пелена опустится совсем низко, и рядом с буйными главами Преображенской церкви встретят солнце высокая и молчаливая колокольня Кижского погоста и строгая, немного загадочная Покровская церковь.
Теперь можно вернуться на остров, оставить лодку и ждать, когда придет настоящее утро.
Века подошли к вам незаметно и остановились рядом. Сейчас, после тумана и холодной росы, вас встретят тепло вытопленной избы, уютный шепоток самовара, тихий постук ложечки в стакане и дымящиеся, только что с противня, калитки с кашей. ..
И если даже не будет калиток и самовара, если вы просто присядете у окна на лавку, то все равно поймете, что сегодня вас встретили и увели за собой минувшие века.
Эти века оставили вам широкую тяжелую лавку, окно на озеро, глубокий очаг русской печи, затейливую резьбу причелин под крышей, аккуратные срубы часовен и высокие, выложенные лемехом, главы кижских церквей. Они оставили вам золото и чернь иконостасов, мир, тишину и торжественность культовых сооружений, широту и домашнее тепло деревенских изб. И очень долго вы не сможете отказаться от того чувства, которое встретило вас на берегу и заставило еще на крыльце ожидать свидания с хозяином дома.
Уже потом, когда над Кижами поднимется жаркое солнце северного лета, вы присядете в тени ограды, и только тогда узнаете с изумлением, что крошечная Лазаревская церквушка с резной главкой на крутом коньке появилась на острове совсем недавно, что ее привезли сюда из Муромского монастыря с другой стороны Онежского озера... Строгая, как черница в годах, часовня, крайняя в углу острова, прибыла сюда из Кавгоры (что под Кондопогой), а ее соседка с двухуступчатой крышей и шатровой узорчатой колокольней появилась здесь из Леликозера.
И даже дом, в который вы только что заходили, был перенесен на остров много позже тех времен, когда Кижи были еще Кижским погостом, когда тянулись на этот погост торговые, деловые или просто занятые своей бедой люди, шли и плыли справить покупку, продажу, порешить мирские дела или помолиться Святому Георгию в Кижских церквах, а то и просто погостить у родных на богатом острове.
Только Преображенская и Покровская церкви да колокольня погоста и были рождены здесь. .. Вы можете не поверить только что сказанному, вспомнив утренний туман и тот теплый розовый свет, который легко и незаметно разлился по острову, перешел с одной главы на другую, с церквей на часовни и дома. Но такова уж сила северного мастера - создавать по лесной стороне от Кондопоги до Печоры каждый раз совершенно разные, но удивительно похожие друг на друга памятники своему таланту.
И, наверно, поэтому и на глухих таежных озерах, и на лесных тропах и дорогах, и здесь, на самих Кижах, до сих пор живет большое, глубокое и точное понятие красоты.
"Светлое место, веселое место"-это о том месте на берегу озера, реки, на краю елового острова, которое выбрал человек для своего сооружения. "Веселый дом, светлая церковь, веселая часовенка" - это о тех сооружениях, в которые человек вложил все, что было дано ему от природы и от своих предков...
Погост ставили или, как скажут, рубили одним топором. Еще вчера вечером можно было отложить этот топор и сказать:
"Все!" Но так уж повелось у хороших мастеров - оставлять совсем немного работы на следующий, самый последний день...
Сегодня с утра мастер обошел ограду, так, для порядка, попробовал обухом топора нижний венец сруба, тронул тесину на воротах, чтобы еще раз убедиться, что легла она прочно, навек, а потом отступил к воде, чтобы оттуда, издали взглянуть на ставший вдруг нерукотворным памятник и подивиться самому себе. Вот здесь, на этом месте, таким же жарким летним полднем стоял простои и неприметный с виду человек, сотворивший Преображенскую церковь. Здесь он в последний раз опустил топор и поднял голову к резным главам; долго и изумленно смотрел, как светились серебром осиновые лемехи..., а потом о чем-то задумался, посмотрел на руку, державшую топор, и вдруг широко замахнулся и наотмашь бросил его в озеро. Не хотел и не мог допустить мастер, что когда-нибудь вот этот самый топор срубит где-либо такую же красоту.
Ставил ли этот умелец еще церкви и часовни, избы и охотничьи избушки по необъятной северной земле или после Кижей навсегда оставил привычн ое дело и ушел в скит, либо на глухое озеро, ушел уверенный в себе и спокойный - кто знает?
За Кижами опускается медленное солнце тихого северного лета. Закат начался где-то совсем рядом легким малиновым облачком. Надо снова сесть в лодку, осторожно отвести ее от берега и не спеша уплыть вслед за уходящим солнцем. Затем обернуться и долго-долго смотреть на остров, на северную сторону, чтобы видеть, как мягкий, закатный свет все выше и выше поднимается по древним срубам, теряет малиновые полутона, становится багровым, потом фиолетовым и, наконец, пепельным, как угли догорающего костра.
Вот не видно уже крыльев ветряка, вот потерялась в сумерках Лазаревская церковь, отгорели и погасли окна дома Ошевнева, отошел в сторону и исчез строгий конус часовни из Кавгоры, и только самые верхние главки церквей да высокий скат колокольни еще теплятся, живут багровым далеким огнем. Потом гаснет и этот огонь, и над водой, над озером остается резной загадочный силуэт вечного и неповторимого творения.
|
Жемчужины России 