 Илья Олейников, оказывается, умеет шутить смешно. Происходит это не в передачах его "Городка", не на концертах в ДК, не тогда, когда он рассказывает анекдоты, а тогда, когда рассказывает о себе. В таких рассказах Олейников предстает человеком ироничным и обаятельным, интересным и приятным собеседником.
О себе
Я не был выходцем из дворянской семьи. Интеллигентной ее тоже назвать трудно. У папы - четыре класса начальной школы, у мамы тоже что-то в этом роде. Папа - такой разбитной мужик, любил выпить-закусить, ну и красивых женщин любил... Все эти качества он передал мне, и вот уже 55 лет я с ними борюсь. И все время проигрываю в этой страшной, нечеловеческой битве. Из папиных недостатков я прихватил все, но у папы было и явное достоинство: он не курил. Я восполнил этот пробел. Курю я много и долго.
Об учебе
Моих двоек хватило бы человек на пятнадцать. Спасало только то, что после пятого класса для папы во всех предметах начиналась пустыня, выжженная земля. Он открывал мою тетрадку, внимательно рассматривал эти иероглифы, хмыкал, поводил плечами и говорил: "И шо, за это надо было получить двойку?".
Музыка
Папа стал приводить ко мне педагогов по музыке. Первого из них, скрипача, хватило на две  недели. Потом с криком: "Этот мальчик никогда не будет играть даже на венике!" - он убежал. Зато появился баянист. Теперь кричала мама: "Баян - в еврейскую семью? Ты сошел с ума!". Но когда я научился извлекать из баяна какие-то звуки, она смирилась. А уж когда пальчики мои забегали сами по себе, ей даже стало нравиться. Потом мне надоело возиться с баянными пуговичками, и папа купил аккордеон. Следующие полтора года я занимался с сексуальным маньяком по имени Эдик. Он все время звонил каким-то бабам и только мельком приговаривал: "Играй, играй, я тебя слушаю".
Дебют
Любовь к сцене началась с любви к Райкину. Папа покупал мне его пластинки, а когда по радио звучал голос Аркадия Исааковича, я мчался к приемнику сломя голову. Многое из услышанного запоминал и потом воспроизводил. И вот однажды, когда мне было лет 12-13, в клубе "Зорилэ" от обувной фабрики проходил конкурс самодеятельности. Ну, я набрался наглости... В зале было человек двести. Все не очень трезвые, потому что Кишинев, весна... правда, в Кишиневе и зимой, и летом не много трезвых. И вот - я подошел к микрофону и крякнул в него первое слово. И офонаре л от звука своего преображенного мембраной голоса! Я пришел в неописуемый восторг, все волнение сразу куда-то пропало, я так кайфовал! Имел большой успех, что подтверждает мою идею о нетрезвости зала.
Поступление
Если бы не поступил, очевидно, поставил бы на себе крест. Но произошло чудо! Наверное, я был такой странный, мягко говоря, такой не похожий на остальных... Представился приемной комиссии как Илюфа иф Кифинефа (я уже говорил, что дикция у меня была безобразная).
Я-то читал абсолютно серьезные произведения, и вдруг все начали валиться под лавки. Я читал "Дай, Джим, на счастье лапу мне...", при этом изображая и собаку, и ее лапу - со стороны это смотрелось как некий фейерверк непонятных звуков, вырывающихся из очень взволнованного юноши. Кроме меня никто не понял, что я читал. Я один знал.
И вот, придя в себя, они спросили: "Ты на чем-нибудь играешь?". Тут мне и пригодился аккордеон! Спел "Я шагаю по Москве" (пацаном я, как ни странно, был похож на Никиту Михалкова, которому безмерно завидовал), и аккордеон явился тем довеском, который убедил их: это чмо надо брать. |
Культура и искусство 